В логове зверя. Часть 1. За фронтом - Станислав Козлов

Лёд на реке уже ослаб, стал рыхлее и тоньше и вот по такому льду через реку переходили лошади. Вдруг раздался зловещий треск – кони провалились в воду. Забили копытами, закричали жутко, заметались в фонтанах брызг и обломках льдин… Пришлось бежать с предельной скоростью в часть за подмогой – звать курсантов. Лошади, и Стасик с ними, перепугались, впрочем, напрасно: речка оказалась не очень глубокой – потерпевших бедствие лошадей благополучно вывели на берег. Всех, кроме одной – попала в подводную яму и течение затащило под лёд её и отчаянно ржущую морду с оскаленной пастью и белыми от страха глазами…

Зима сорок второго уходила в историю. С ней – запомнившиеся события… Тожественное заседание 22 февраля. Всех участников его пригласили в самойловский «кинотеатр» – переоборудованное под зрелищное заведение здание православной церкви. Перед входом тщательно стряхиваем с себя густо налипший снег – метель разбойничает. Обычная, если не помнить где находишься, в таких случаях картина: на «сцене», в алтаре, стол под красным полотном, на нём керосиновая лампа, за ним – президиум, перед ним – ряды стульев с сидящими на них офицерами. Доклад… Обычное мероприятие, но почему-то в тот час испытал я какое-то особое волнение. Вспомнились тягостные и нелепые дни окружения, когда шёл я по земле – по нашей земле, оказавшейся в тылу у немцев. Как такое могло случиться? И чем окончится? Слухи о падении Москвы, о скором окончании войны, о полном поражении Советского Союза… Было очень похоже на правду. И – не верилось в эту похожесть: остатки моего батальона по ночам пробирались к своим – на восток. Не сменив форму Красной Армии на лохмотья, как это делали многие – для маскировки. И вышли, с боем, в расположение наших воинских частей. Тягостная ноша неуверенности и тревоги, угнетавшая нас все дни после поражения, спала с плеч и с души.

«Советский Союз живёт, Сталин не уходил из столицы в самые тяжёлые дни, немцев под Москвой разбили и отогнали, в нашей стране – наши порядки, а не гитлеровские „новые“. Как нам ни трудно сейчас, но проклятые фашисты будут разбиты», – думал я, сидя в первом ряду и ощущая шеей сырой воротник шинели. Как теперь дорога была вся эта наша привычная, хоть и казённая, обстановка, эта банальная торжественность, простые, и вместе с тем такие значительные, слова доклада. А ведь как велика была возможность навсегда потерять всё это. Тёплой волной поднялось в груди чувство любви к России, к её вождю, символу страны – воина – Сталину.

Торжественное заседание окончилось. Метель утихла. В потеплевшем воздухе медленно снижались с неба крупные снежные хлопья. Единственный фонарь освещал дорогу, покрытую свежим пушистым покрывалом. Подминая его, прошла рота курсантов с громкой, в ночной тишине, песней «Белоруссия родная, Украина золотая, наше счастье дорогое никакому врагу не отдадим!»

23 февраля 1942 года неожиданно, прямо сказать, стал для нас действительно праздничным днём – кое-что добавили к столу офицеров. Удалось смастерить почти парадный обед.

Курсы командного состава внесли много оживления в жизнь тихого степного села. С их помощью заработала небольшая электростанция. Вспыхнул свет в зданиях, где располагались курсы, и в местном радиоузле. С раннего утра до ночи звучали на улицах военные песни – строем без них не ходили. Появилось много офицеров – на восхищение и соблазн местным красавицам. Начались романтические знакомства, бурные романы и даже свадьбы. Правда, браки эти оказались недолговечными…

Пришёл апрель. Ушёл, превратился в воду снег. Разлилась речка. Стасик стал гулять по улицам один. И неожиданно нажил себе лютого врага – индюка. Это пернатое создание почему-то впадало в ярость неимоверную, как только замечало выходящего во двор мальчугана в белой дохе. Индюк распускал крылья, царапал ими землю, бормотал ругательства на нечеловеческом языке своём и кидался в атаку, потрясая красным от злости хоботом над клювом. Поскольку чудовище было размером почти с нашего сына и вид имело устрашающий, то Стасик благоразумно отходил на заранее подготовленные позиции – домой. Однажды, было дело, вступил с индюком в бой и получил рану – птица клюнула его в ладонь, когда он вытянул её перед собой, защищаясь. До крови клюнул. Хорошо – не в глаз.

Курсы работали размеренно. Не так плохо было с питанием и дровами… Тревожил предстоящий переезд в Воронеж. Весной сорок второго обстановка на фронте не радовала. Брать с собой на новое место семью – чересчур рискованно. Не хочется, но лучше оставить жену и сына в Самойловке. Последующие события показали: это было тяжёлое для них, но верное решение.

Переезд курсов организовали поэтапно: подразделениями одно за другим. Пришло время и мне уезжать. На сердце тревожно и грустно: жена и сын в чужом селе одни… Одна мысль только утешала: при первой же возможности перевезу их к себе в Воронеж. Уже каялся, что вывез их из Дзержинска… Подъехала машина. С другими офицерами сажусь в неё… Муся и Стасик стоят на краю дороги, смотрят на меня так печально… Сердце защемило. Не отрывал от них глаз, пока машина не ушла за поворот.

Глава 3

Стальной дождь

Крысы в зале ожидания. Несостоявшийся парад. Безгневный Гненный.

Мирный город 1942 года. Отделённый – не командир. На фронт.

В обороне. Ни связи, ни приказа. С паровозом на проволоке.

На другой день рано утром поезд прибыл в Воронеж. В ожидании, когда нас повезут к месту расквартирования, зашли в зал ожидания. Там несколько человек сидели и дремали на стульях, стоявших вдоль стен. Сели на свободные места и мы. Тишина. Го не такая, как в мирное время, когда она воспринимается признаком спокойствия. Во время войны тишина – как перерыв между боями… Офицеры кто закурил, кто решил ещё вздремнуть впрок… И вдруг что-то мелькнуло на стульях позади сидевших напротив нас солдат. Какая-то призрачная бесшумная тень. Присмотрелся – большие упитанные крысы смело, спокойно и деловито разгуливали по стульям за спинами людей. Перебегали просто для скорости и экономии времени, но не от сознания опасности – будго и не живые уже те люди… Противно было смотреть на этих наглых тварей, явно чувствовавших себя в полупустых залах полноправными хозяевами. Невольно вспомнилось классическое: крысы бегут с корабля перед его неизбежной гибелью. Эти остались… Значит – корабль вне опасности? Или просто некуда бежать? Или они с другого корабля? Странные какие-то мысли и сравнения.

Чтобы избавиться от них, вышел на привокзальную площадь. В сером рассвете высились окружающие её дома. Следов разрушений не видно. Тускло поблескивают трамвайные рельсы. Самих трамваев ещё не слышно… Рассвет набирает силы, становится всё ярче. Вот и солнце показалось. Отражая его лучи, завсеркали окна верхних этажей. По ожившим рельсам покатили беззаботно мирные трамваи. Приятно наблюдать обычную спокойную жизнь города там, где, казалось, до фронта рукой подать. Воронеж был мне знаком – приезжал сюда в 1922 году к брату. Проезэая по улицам, я старался узнать те места, где уже пришлось побывать двадцать лет назад.

Провезли нас через весь город до юго-восточной его окраины к военному городку – туда, где находилось здание военного училищя связи. «Самойловские» курсы влились в организованный в Воронеже в феврале 1942 года Учебный центр Юго-Западного фронта. Состоял он из трёх учебных полков. Наши «самойловцы образовали 2-й учебный полк. Командиром его назначили тоже нашего – Мищенко, выехавшего из Самойловки раньше нас для организации приезда, встречи и размещения. На петлицах его появился ещё один «кубарь» – он стал подполковником.

Учебный центр занимал весь военный городок, состоявший, преимущественно, из двужэтажных, красного кирпича, зданий. Часть из них принадлежала кавалерийскому полку.

Командовал курсами генерал-майор Недвигин, ранее нам не известный, ни как личность, ни как командир. Вскоре известность он получил… По его приказанию мы весь конец апреля ежедневно часа по два тренировались на плацу, готовясь к торжественному параду 1 мая. В одном летнем обмундировании под дождём при довольно прохладном воздухе. Эти тренировки были для нас очень неприятными и представлялись совершенно не своевременныими. Офицеры ворчали: война не ждёт, нас от фронта освободили не для парадов, а для военной учёбы… Парад так и не состоялся – в тот год парады отменили совсем. Во всяком случае в Воронеже.

К чести «самойловцев» – к нашей чести, нужно сказать: влившись в Учебный центр, мы создали его наиболее крепкое, наиболее квалифицированное и дисциплинированное звено. Второй батальон второго учебного полка, где я состоял в той же должности начальника учебной части, состоял из техников-интендантов, которых переподготавливали в строевых командиров взводов и рот. Комбат у нас сменился. Ищенко перешёл в пулемётный учебный батальон, а к нам назначили подполковника Гненного… Многие, слыша его фамилию, невольно заменяли четвёртую букву на «в» и получалось «Гневный». Возможно, враги его таким и видели, но в среде своих это был очень славный человек. О нём у меня, как и у всех его подчинённых, остались самые хорошие воспоминания. Сын рабочего, и сам бывший рабочий, Гненный был очень начитанным и культурным человеком, умным и тактичным офицером.